Миром правит любовь![= Влюбленный сыскарь] - Игорь Тумаш

— Александр Михайлович, впредь я бы попросил вас быть более сдержанным. Насколько я вас понял, вы большой любитель путешествовать за чужой счет. Вот и прокатились. Чем недовольны? Хотя, знаете, я понимаю: вам всем нужно прийти в себя, немного освоиться. Сейчас вас накормят, переночуете. А завтра мы с вами поговорим. Нам ведь есть о чем говорить, не правда ли?

— Где Артем? — выдавил Бисквит.

— Здесь, конечно, — как бы даже удивился Болтуть. — Жив, здоров.

На этой конструктивной ноте беседа детективов и директора завода «Оптика» закончилась. Прищепкинцев временно определили в сарайчик, приспособленный под хранение мешков с мукой и ящиков с какими–то консервами.

Между тем с тупых, иссеченных ветрами и обглоданных временем горных вершин в лощину опустилась хрустальная, холодная ночь. Пленников выпустили со склада, развязали, подвели к жарко пылавшему саксауловыми сучьями костру и пригласили на трапезу.

Надо отметить, что питались «бедуины» очень даже неплохо: рис с бараниной — ни плов, ни каша, нечто среднее, — тончайшие хрустящие лепешки, черный, по–походному пахнущий веником чай с сахаром. Вероятно, далеко не каждый египтянин мог себе позволить ужинать столь же вредно. Небось, на ночь у большинства — шиш. Жалко, что охрана с «Калаш–дзынами» (автоматами Калашникова китайского производства) аппетит прищепкинцам несколько портила.

Случившуюся с Болтутем перемену они не обсуждали. Было ясно, что дело темное… Было просто лень.

Спать легли тут же, у костра, в спальных мешках, которые им любезно предложила немая охрана.

Над головами похрапывающих прищепкинцев полыхали неоном неизвестные им созвездия … Красиво, но что толку… Фиг тогда с ними.

Ближе к утру стало так холодно, что детективы одновременно спросонок подумали, будто они дома, где–нибудь на рыбалке. Ну разве такая дуборина могла случиться среди лета в Африке?..

Проснувшись и оглядевшись по сторонам, они смогли убедиться, что вечером видели далеко не все. Самая интересная часть «бедуинского» селения оказалась скрытой еще одной скалой, в котловине. И представляла собой нечто вроде летнего полевого лагеря военного училища. Конкретно: ряды палаток, плац, «полосы препятствий», стрельбище. И все было распланировано с военной дотошностью, то есть на бренную землю со священной бумаги перенесено с точностью до миллиметра. Однако на полевой учебный лагерь регулярной армии селение «бедуинов» никак не тянуло. Похоже, что здесь обучали военному ремеслу так называемых моджахедов.

— Ай да Болтуть! — пробормотал Швед.

Тут из многочисленных репродукторов требовательно прозвучал призыв к утренней молитве. Башенка с минаретом пряталась между двумя зубами скалы и была прикрыта с воздуха растянутой маскировочной сеткой. Палатки сию секунду разродились черными точечками «студентов» террористических наук, которые залились на плац и упорядочились рядами для намаза. Обратив лица в сторону Мекки, на колени опустились и охранявшие прищепкинцев граждане–оборванцы.

После молитвы был завтрак и тоже не шиш, а вчерашнее мясо и шорпо, чай с лепешками.

Что интересно, после завтрака спокойно подымить часок–другой–третий шишем «студентам» не дали. Безобразие, в принципе. Лагерь загудел, затрещал, забухал: на стрельбище жарили из «Калаш–дзынов» и метали гранаты, по «полосе препятствий» словно носились стада мамонтов, — пыль там, короче, столбом стояла. И кто это говорил, будто арабы ленивы и кроме торговли их ничего не интересует?

Болтуть сумел принять детективов только около двенадцати. С ним был Артем, загорелый и обветренный.

— Домой хочешь? — с ходу, потрепав пацана по плечу, спросил Бисквит.

— Неа, — потупив взгляд, не очень уверенно ответил Артем, покосившись на Михаила Викторовича.

— Ну–ка покажи руки, — потребовал Прищепкин.

Как и следовало ожидать, все пальцы Артема оказались на месте, Георгий Иванович от радости чуть не подпрыгнул.

— Здесь ему будет лучше, — бодренько заявил Болтуть. — Ну что его ждет дома? Выбор невелик: или нищета, или страх за свои, кровно заработанные деньги. Страх перед государством, которое в любой момент может изменить правила игры. Страх перед уголовниками, на которых нет никакой управы.

— Выходит, вы оба в Египте оказались не случайно? — спросил Швед, напряженно шевеля всеми извилинами.

— Разумеется, — стеснительно подтвердил Болтуть.

— А как же с Леной? Вы и ее планируете перетащить сюда? — пытаясь проникнуть в директорскую душу, или хотя бы нащупать к ней код, спросил великий кулинар.

— Артем, выйди–ка, — попросил Михаил Викторович. — Видите ли, — глубоко вздохнул он, когда за Артемом опустился полог палатки, — я всегда мечтал о сыне. Для оружейника и бизнесмена это довольно естественно, неправда ли? Однако первая жена родила мне двух дочерей. А с Леной мы фактически разошлись. (Услышав это признание, Прищепкин едва удержался от искушения расцеловать проходимца.) Ну не получился и второй брак, что я могу поделать. Ведь так называемые образованные женщины на дух не переносят мужчин творческих. Не замечали за ними такой особенности?

— Замечали, — угрюмо подтвердил Швед, почему–то считавший себя творческой личностью.

— Их куцые умишки и раздутые от сознания дипломированности «эго» не могут примириться с тем, что эти самые мужчины не хотят довольствоваться ролью, которые они им обычно отводят. Ролью добытчика и бесплатного приложения к их высокообразованным, тончайшим сущностям. Ведь сами женщины в силу своей природы к творчеству просто не способны. Вот поэтому и рассуждают примерно так: у него есть я, есть семья, что ему еще не хватает?.. Стало быть, он ищет уединения, чтобы встречаться с любовницей. Я мучился с ней ради Артема.

— Скажите–ка, Абд аль-Манаф, владелец торговой компании «Салах» и Михаил Викторович Болтуть, директор завода «Оптика» — одно лицо? — спросил Притщепкин, в голове которого схема этого дела вдруг прояснилась почти полностью, не хватало только каких–то деталей.

— Одно, — с гордостью за исполненный акробатический номер, признался Болтуть. — Я стал гражданином Египта, перебросил сюда большую часть заработанных «Оптикой» денег, создал в Рас — Гарибе аналогичное производство и, наконец, принял ислам. Причем сделал это, заметьте, добровольно. Здесь меня никто к этому не принуждал. «Воинам Аллаха» нужны были мои разработки, на мою душу они не претендовали. Христиане забыли Бога, поэтому ислам стал той силой, которая вскоре подомнет под себя весь мир. Честно говоря, он к этому особенно не стремится. Но ислам будет просто вынужден так поступить, чтобы повернуть человечество назад к духовности. Иначе нашу цивилизацию постигнет судьба цивилизации Атлантиды.

— И как же он осуществит свою миссию, силой оружия? — с подвохом спросил Швед.

— Нет, в прямом военном столкновении христиан пока не одолеть, — со вздохом признал Болтуть. — Мы начнем захватывать мир исподволь, используя ваши разногласия. Сначала создадим Великую Турцию, от Босфора до Урала, Великую Албанию, от Адриатики до Балтики. Рассчитываем, что к тому времени американцы окончательно свихнутся на почве своей демократии и в президенты выберут черного, непременно больного СПИДом, шизофреника–наркомана и гомосексуалиста. Для этого нужно будет только организовать мощную рекламную компанию. Мол, голосуя за белого, вы проявляете себя расистами, игнорируя в избирательном списке больного СПИДом и наркомана — не гуманистами, динамя педераста, вы тем самым дискриминируете половые меньшинства. На второй день после объявления результатов выборов, в знак протеста из НАТО выйдут Германия и Великобритания. Так как французская «Фигаро» опубликует снимки оргии, в которой будут участвовать вновь избранный президент США и группа морских пехотинцев, то Францию из блока Штаты выкинут сами. Вот тогда–то разбить христианские страны поодиночке объединенным исламским силам станет уже по плечу.

Прищепкинцы ошарашено молчали. Да мировое пугало Усама бен Ладен по сравнению с этим оголтелым радикалистом просто пай–мальчик из училища парикмахеров. Довольный произведенным эффектом, Болтуть перешел к делу:

— Я бы, может, и остался дома, но однажды ко мне на завод приехали очень серьезные, мрачные дяди. Они представились людьми Казака. Тот чувствовал, что на «Оптике» просто есть некое левое производство. Люди Казака потребовали, чтобы я принял их на работу, допустил ко всем коммерческим и производственным тайнам. Чтобы выиграть время, я бросил им кость — ввел в лабиринты своей второй бухгалтерии, которую организовал специально на случай подобного наезда. Эта была как бы «черновая, истинная бухгалтерия», тогда как первая бухгалтерия готовила «представительские» сводки, ведомости и балансы для различного рода проверок. Как вы наверно поняли, всего же бухгалтерий было у меня три. И только в третьей фигурировала не туфта, а живые цифры.